Секретарь. Это хорошо. Это правильно. Но! (Поднимает палец.) На Боге свет клином не сошелся. Есть ведь еще священноначалие. Что оно решило, то и исполнять надо, иначе какой вы батюшка?
Эро́с сидит в сомнениях.
Диакон (с пола). Не верь ему, отче! Врет он все! Искушает, в соблазн вводит…
Секретарь (диакону). А ты, отец диакон, я гляжу, обидчивый. Тебя всерьез смирять надо. (Наступает диакону на грудь.) Мы тебя вот что… Мы тебя в космос без скафандра пошлем. И без ракеты. В одном подряснике.
Диакон (хрипит). Пусти… дышать нечем!
Секретарь. Вот так тебе и в космосе будет. Привыкай.
Диакон хрипит в своей смирительной рубашке, задыхается.
Эрос. Пусти его, ради Христа!
Секретарь давит сильнее.
Диакон (хрипит). Не сдавайся, отец настоятель…
Эрос. Молю, отец Василиск! Его же удар хватит.
Секретарь. Лес рубят – щепки летят. Мне лишь бы вам удовольствие доставить, отец Эро́с. А диакон – пусть его. Одним диаконом больше, одним меньше – никто и не заметит.
Диакон может уже только хрипеть.
Секретарь. Так что мы решаем?
Эрос (опустив голову, тихо). Да…
Секретарь. Летим в космос?
Эрос. Да.
Секретарь. Громче, отец настоятель, громче!
Эрос. Да… Да! ДА!!!
Секретарь смеется страшным заливистым смехом. Свет вспыхивает и гаснет.
Ефросинья складывает Эросу чемодан. Он сидит на стуле, смотрит перед собой. Творит Иисусову молитву.
Эрос. Господи, Исусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного… Господи, Исусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного…
Ефросинья. Я тебе тут просфорок положила.
Эрос (глядя перед собой). Не надо, мать. Не пустят просфорки в космос. Там только мягкая пища. Чтобы поперек кишки не застревала.
Ефросинья. Ну, пусть лежат, места немного занимают.
Эрос. Не нужно, говорю. Контрабанда это. Господи, Исусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного…
Ефросинья. Вот тут, в уголок, три смены белья кладу чистого.
Эрос. Не трудись. Голым пришел на эту землю, голым и ухожу с нее… Во едином скафандре только.
Ефросинья. Что же, совсем ничего не возьмешь? А крест?
Эрос (встрепенувшись). Крест положи. И Библию. Хоть осквернен и унижен, но священник русской православной церкви есмь. Господи, Исусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного…
Ефросинья (бросает вещи). Знаешь, что, отец Эро́с?! Хватит уже, довольно!
Эрос (смотрит на нее). Что хватит?
Ефросинья. Вот этого всего – хватит. Ты батюшка, да. Но ты ведь еще и человек! По образу и подобию Господа создан. Есть у тебя достоинство человеческое или нет его?
Эрос. О чем ты, матушка?
Ефросинья. О том, что с грязью тебя смешали! Вон, к бесам воздушным посылают – полномочным представителем.
Эрос молчит, опустив голову.
Ефросинья. Что молчишь?!
Эрос (тихо). А ты что предлагаешь?
Ефросинья. Не лети. А если заставлять будут – откажись! Сложи сан.
Пауза. Эрос поднимает голову, смотрит на Ефросинью.
Эрос. Как – сложи? Да это мне проще тогда головой в стену – по рецепту отца диакона.
Ефросинья. Ничто, выдержишь. Зато совесть твоя спокойна будет. Ты пойми простую вещь: ты ведь сперва христианин, а потом уже батюшка.
Отец Эрос думает.
Эрос (с болью в голосе). А жить на что будем? Я ведь кроме службы священнической ничему не обучен.
Ефросинья. Ничего. С голоду не помрем. Мир не без добрых людей.
Эрос (после паузы, качает головой). Не могу, матушка.
Ефросинья. Почему?
Эрос. Я не только священник православный. Я теперь еще и государственный преступник. Террорист.
Ефросинья. Ох, Матерь Божья, да какой же ты террорист?
Эрос. Опаснейший. Бомбист я, матушка, революционер и экстремал – так отец секретарь разобъяснил. Дело, говорит, уголовное на меня уже сшито, но пока не возбу́ждено. Шаг влево, шаг вправо – и я под следствием. С отцом диаконом вместе. А где следствие, там и суд – скорый и справедливый. А где у нас суд – там, сама знаешь, тюрьма.
Ефросинья. За что же тюрьма? Вы же ничего не сделали!
Эрос. Умышляли, матушка. По нынешним временам и этого достаточно.
Ефросинья. По нынешним временам всего достаточно – и умысла, и его отсутствия.
Эрос молчит.
Эрос. Правду сказать, дело даже и не в терроризме.
Ефросинья. А в чем же?
Эрос. Слово я дал. Когда отец секретарь диакона душил – дал я слово, что полечу в космос. И отменить его теперь не могу.
Голос диакона. Можешь, отец Эро́с.
Эрос (встрепенувшись, Ефросинье). Слышала?
Ефросинья. Что?
Эрос. Глас трубный, с небес раздавшийся, словно ангельский. Прорек: «Можешь, отец Эро́с!»
Диакон (входя). Прорек, и еще раз прореку: можешь! Имеешь полное право!
Эро́с и Ефросинья с изумлением смотрят на диакона. У него вокруг горла – белый ортопедический воротник, который фиксирует шею.
Эрос. Модничаешь, отец диакон? Во что это ты облачился?
Диакон. Не я облачился, врачи облачили. Отец Василиск, когда давеча душил меня, шею повредил. Не со зла, конечно, только по доброте душевной. Вот и ношу сей ошейник, чтобы жизни не лишиться окончательно. И от секретарей владычных тоже хорошо помогает. В другой раз начнут душить – все члены себе обломают. Но я, отче, не за медицинскими беседами припожаловал.
Эрос. За чем же?
Диакон (горячо). Откажитесь от слова, отец Эро́с! Слово, которое силой получено, силы не имеет. Пусть даже оно и архимандриту дано.
Эрос. Не могу.
Диакон. Отчего?
Эрос (раздражаясь). Оттого, что не могу. Сам подумай, ведь это втуне не останется! Слух пойдет, что отец настоятель слова своего не держит. Каков я после этого буду человек и батюшка?
Диакон. Пусть их, слухи. Переживем. Зато если слово сдержите, греху потакать станете.
Эрос. Чьему греху?
Диакон. Ихнему. Тех, которые наверху.
Эрос. Раскольничьи речи ведешь, отец диакон.
Диакон. Точно, отец настоятель. Раскольничьи! А и как не вести? Я всю ночь не спал, все думал. Что же это такое происходит-то, а? Ведь вам когда про космос сказали, вы даже не удивились! Возмутились, огорчились, растерялись – но не удивились. А почему?
Эрос (сердито). Ну, и почему?
Диакон. Потому что и не к такому в последние годы привыкли. Что за новости мир о церкви слышит? Старцы великие появились? Новые приходы создаются? И это есть, но не это главное. А главное – богомерзкие вести. То монахов на мужеложстве поймают. То здание у детской больницы отнимут. То кощунниц в тюрьму на два года засадят. То к мобилизации призовут, будто мы не Церковь Божия, а армия. В ересь экуменическую впали, священный сан за деньги можно купить. Про то, как монахи стяжательством занимаются, да в суд друг на друга подают, о том уже не говорю. Есть вещи и пострашнее…
Эрос (перебивает). Ты, отец Михаил, зачем пришел? Дух мой в соблазн ввести перед испытанием великим?
Диакон. Может, и так. А, может, просто прояснить хочу взор ваш, отец Эро́с. Вот, смотрите. (Подает Эро́су листок).
Эрос. Что это?
Диакон. Список священнослужителей, убиенных за последние годы.
Ефросинья. Господи! Кем убиенных?
Диакон. Паствою, кем еще? А проще сказать – народом нашим богоспасаемым.
Эро́с смотрит в листок.
Эрос. Пресвятая Богородица, сколько же их?!
Диакон. Читай, отче, не трепещи. Если мы не скажем, кто же еще скажет?
Эрос (запинаясь, читает вслух). Монахиня Людмила, протоиерей Павел, игумен Виссарион, иеромонах Вадим, епископ Софроний, игумен Илия, иеромонах Исайя, протоиерей Владимир, диакон Олег, отец Петр, архимандрит Герман, игумен Иона, протоиерей Петр, иеромонах Василий, иноки Трофим и Ферапонт…
Диакон (перебивая). Им же несть числа! Страшной погибли смертью, мученической. Кто от топора, кто от ножа, кто от пистолета, кто от сожжения живьем, кто от жестоких истязаний. Так-то любит пастырей своих русский народ! А кто его довел до этого?
